Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 54
сзади, как конвоир. Неугомонный портье пристраивался то слева, то справа, то суетливо забегал вперед.– Сюда, господа. Прошу вас за мной. Вот по этой аллее. Нет, по дорожке, усаженной розами, не надо. Ничего, что короче. По-моему, там не совсем хорошо пахнет, – трещал он, презрительно поглядывая на замыкавшего процессию молодого полицейского, и демонстративно затыкая нос.
Кристос усердно делал вид, что не замечает прозрачных намеков, скрежетал зубами и ворчал про себя.
– Ну, погоди, плешивая крыса. Ты у меня допляшешься.
Несмотря на поздний час в вестибюле толпились люди – прибыла новая группа курортников. В плохую погоду самолетные рейсы задерживались, и отдыхающих нередко привозили в отель далеко за полночь. Хорошо еще, что автобусный парк работал без сбоев, поэтому никто из приезжих особо не роптал. А когда уютный отель гостеприимно распахивал перед ними двери, скверное настроение туристов как рукой снимало. Здесь обслуживали быстро и без проволочек.
Сегодня ночью служащий Касапис довольно лихо управлялся в отсутствие сменщика. С ловкостью фокусника он манипулировал паспортами, анкетами и регистрационными карточками. В считанные минуты он разместил пятерых. Пока носильщик растаскивал вещи по номерам, у лифта стояла наготове следующая тройка приезжих, бряцающих от нетерпения ключами.
Оставалось оформить еще женщину с ребенком лет пяти-шести. Касапис страшно досадовал на себя, что не сумел обслужить их в первую очередь. Из-за высокой стойки он не заметил малыша сразу и теперь с подчеркнутой любезностью выискивал лучший номер, чтобы загладить свою нерасторопность.
Молодая мама ждала безучастно. Было видно, что она устала и мечтала лишь об одном – быстрее добраться до кровати. Зато мальчик разыгрался не в меру. Привычный для него режим оказался нарушен, и ребенок, чтобы как-то растратить накопившуюся энергию, принялся оголтело носиться по залу, размахивая пластмассовым пистолетом.
– Мам, – закричал он пронзительно, увидев полицейских в дверях, – видишь, настоящие копы! Я знал, что здесь обязательно кого-нибудь убьют.
Вернувшиеся с пляжа полицейские застыли, как вкопанные. Мальчик подбежал к ним и бесцеремонно ткнул Фрэнки игрушечным дулом в живот.
– А ну, признавайся, кого тут пришили, паршивый койот!
Приняв детскую стрелялку за револьвер, подслеповатый Теодоракис вдруг выскочил вперед, как из катапульты.
– Что ты, что ты, деточка. Здесь никого не могут убить. Дяди в форме просто пришли к нам в гости, – залопотал он на ломаном русском… – Убери свою пушечку. Вот тебе пакетик леденцов и беги к своей мамочке. Чей этот прелестный малыш?
Трое других туристов, привлеченные шумом, задержались у лифта.
– Что происходит!? – с возмущением вскричал солидного вида мужчина и неистово замахал руками…
– А говорили, приличный отель… В турагентствах – сплошные жулики, – поддержала респектабельного спутника юная барышня в коротенькой юбочке, бесстыдно открывающей стройные ножки.
Портье, мгновенно забыв про мальчишку, с невиданной прытью поспешил в сторону постояльцев.
– Добрый вечер, господа. Добрый вечер. Рады видеть вас в нашем отеле. Вас ждут отличные номера со всеми удобствами. Надеюсь, вам непременно понравится наш райский уголок. И в следующем году…
Однако Кристос не дал ему договорить.
– Хватит расшаркиваться, господин Теодоракис. Лучше найдите подходящее помещение для допроса, чтобы никто не мешал.
Фрэнки неодобрительно посмотрел на молодого напарника, опять предпринявшего попытку взять бразды в свои руки.
– Д-д-для чего, простите? – переспросил оторопевший портье. – Для д-д-допроса? Но я уже все рассказал… Может, с-сначала отпустим с-свидетелей. Наших дорогих гостей…? Ведь престиж нашего отеля…
– Ничего. Подождут. Боюсь, им все равно не заснуть до утра.
Май 1995 г., Москва, Россия
Шоира приподнялась на носках, чтобы нанести смертельный удар в спину. Надо бить решительно и быстро. Под лопатку.
Крохобор! Скупердяй! Мерзавец! Использовал ее, как простую дешевку. Бесплатно!
Любомир, почувствовав что-то неладное, обернулся.
– Что злучилось, дорогая? Твои глазки так странно горят…
Рука девушки безвольно опустилась, и кухонный ножик без стука вывалился на мягкий ковер. Шоира незаметно прижала к полу никчемное оружие голой ступней, ощущая, как ржавое лезвие медленно проникает в подошву, и тупая боль ползет по телу, поднимаясь все выше и выше.
– А-ааа. Ти, наверное, голодний? – продолжал допытываться адвокат, увидев страдальческую гримасу на лице возлюбленной. – Подожди минутку, я сейчас яйца зажарю, толко одэнус нэмножко.
Любомир отправился в спальню. И это дало передышку, чтобы спрятать окровавленный нож в сумку и стереть носовым платком следы «преступления» на паркете.
– Ой, что ти делат здесь, на этот грязний ковер, где микроб и вредний бацилла? Ти можешь заболеват… Вставай.
Однако девушка по-прежнему сидела на корточках с безучастным лицом, раскачиваясь из стороны в сторону. Машка ее убьет, если она вернется без денег…
– Ну, не хочешь, как хочешь. Я и один могу все съест. Хороший секс и ванна пробудил во мнэ аппетит.
Адвоката как ветром сдуло.
– Я кажется прыдумал, как тэбя заблагодарит…, – донесся из кухни чавкающий голос.
Через минуту Любомир, озаренный внезапной идеей, сам появился на пороге и невнятно прошамкал с набитым ртом:
– Ти говорил, что ищешь хороший работа? Я тэбэ помогу. У тэбя будет хороший работа и много дэнег.
Шоира рухнула на пол и разрыдалась. А ведь раньше она никогда не плакала, даже в детстве, когда разбивала коленки. И потом, повзрослев, не плакала. С измальства умела держать удар: и когда от разрыва сердца скончался любимый отец, и когда арестовали мужа, и когда в поисках лучшей доли отправилась в Москву, оставив больную мать и младших сестер. Каждый раз закусывала губы, не давая пролиться предательским слезам, и смотрела вокруг сухими, воспаленными глазами. В них будто песка насыпали. И она смотрела на мир сквозь этот серый зыбучий песок.
***
В свои восемнадцать Шоира хлебнула лиха, хотя детство ее было счастливым. Жаль, что быстро закончилось, в одночасье. Безоблачное советское детство, которое прославлялось в звонких пионерских речевках:
Эх, хорошо в Стране советской жить,
Эх, хорошо Страной любимым быть,
Эх, хорошо Стране полезным быть…
Большая семья, свой дом на окраине Фрунзе, нынешнего Бишкека, и сад, где росли самые вкусные в мире персики.
Мама вела хозяйство и хлопотала от зари до зари – муж и пять дочерей на руках. И надо всех приласкать, накормить, обстирать. Шоира была ни старшей, ни младшей, а ровно по серединке. Родители ее не баловали, как младшую из сестер, но и не возлагали ответственность, как на старшую. Немножко ругали. Немножко хвалили. В общем, воспитывали в строгости, по старым обычаям.
Отец Балшабек, что в переводе с киргизского означало «большевик», скромно трудился в районном комитете партии. С домочадцами и сослуживцами был всегда строг, но зря никого не наказывал.
Родители, дав сыну громкое имя, словно в воду глядели. Балшабек стал коммунистом, будучи совсем мальчишкой, и не ради каких-то благ, которые сулила в то время партия, а по твердому убеждению. Он свято верил в светлое будущее и, как мог, его приближал.
Почему и куда исчезали продукты с прилавков, он искренне не понимал. Страна перевыполняла спущенные сверху планы, а жизнь становилась все хуже. И большевик усиливал рвение. Лично ездил с проверками по предприятиям, выступал на собраниях и писал призывные лозунги. А ситуация к лучшему
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 54